В нашем подъезде живет одна немолодая женщина. Ее зовут Елизавета Дмитриевна. (У нас в подъезде вообще много пенсионеров, кто-то семейный, кто-то не очень). Мы с ней познакомились почти шесть лет назад, сразу, как переехали в этот дом. У нее тогда уже очень серьезно болел муж. А потом он умер. Вся родня Елизаветы Дмитриевны — в Санкт-Петербурге. Дети, внуки, правнуки. Часто приезжают и навещают. Она живет одна, растит двух огромных прекрасных кошек и дружит со всем подъездом. Со мной и Мишкой тоже дружит. С ней здорово обсуждать все, что угодно, начиная от чиновников в нашей управе и заканчивая современными фильмами. Недавно я зашла к ней в гости и увидела у нее на столе несколько листочков. Это был черновик воспоминаний о войне. Е.Д. писала их то ли для районной газеты, то ли для какой-то программы, посвященной «детям войны».
О том, что с этими отправленными мемуарами случилось — Е.Д. Не в курсе. Я попросила у нее этот черновик на несколько дней. Прочла сразу же. И плакала, и дрожала. (И пока перепечатывала — тоже плакала). Детство Елизаветы Дмитриевны прошло в Ленинградской области. (Их семью, как семью врага народа, выселили из Ленинграда незадолго до рождения Е.Д.). Там же она прожила всю войну. Об этом и не только — в воспоминаниях.
Сегодня встретились с Е.Д., она рассказала, как ее мама Смольный институт не успела закончить из-за революции, как сейчас любопытно сериал про Смольный смотреть, сравнивать с мамиными воспоминаниями. Потом заговорили о ее воспоминаниях, о детях. И Е.Д. сказала: «Нынешние дети — они проосто другие. Мы зашоренные были, а они свободные. У меня детства не было. Мне было восемь, началась война. И я сразу стала старушкой». Сказала, что писать воспоминания было очень тяжело. И что на тех страницах, что она мне дала, — от силы пятая часть всего, что может рассказать. Договорились, что я зайду к ней в ближайшее время с диктофоном.
Елизавета Дмитриевна разрешила выложить ее воспоминания в интернете. Стилистика, орфография и пунктуация сохранены.
РУСАКОВА Елизавета Дмитриевна. г.р. 1933. апрель — 27 числа
Я ПОМНЮ:
Для меня война началась в сентябре 1941 года.
Мне 8 лет. Я сижу на подоконнике, ноги — на улице. Вдруг слышу гул незнакомый, грубый. Вижу, черный птицы летят над железной дорогой, и какие-то черные болванки падают от них вниз. Земля дрожит, комья ее летят вверх., грохот, свист... Стало страшно. Я забралась под кровать, затихла. Там дождалась маму, сестер — все они работали на сенокосе. Лиде — 15 лет, Тоне — 13 лет, Катерине — 10 лет.
Я рассказала, что видела черных птиц с желтыми крестами и они что-то бросали. Я ведь раньше самолетов не видела. Мне мама объяснила — это немцы, идет война и лучше не высовываться. Надо прятаться.
Я ПОВЗРОСЛЕЛА СРАЗУ, В 1941 ГОДУ. МНЕ 8 ЛЕТ.
А папа: его посадили в тюрьму в 1932 году. Не знаю, за что. Говорят, что-то сказал о ком-то. Он — железнодорожник. Его отправили строить Карагандинскую жел. Дорогу. А нас — в колхоз.
На фронт ушел добровольцем сразу из тюрьмы. Дома был одни сутки — отпустили. Я его увидела первый раз в 1941 году. Спряталась под кровать.
Под Тихвином солдат учили стрелять, бросать гранаты и какому-то военному делу. Попал папа во власовскую дивизию. Быстро перевели его на Финский фронт, в Карелию. Ранили, лошадь убили, пушку разбомбили...
Подобрали финны живого, увезли в госпиталь. Подлечили. Попытка бежать к своим (русским!) из плена не удалась. Опять ранение, госпиталь и 12 розог от финнов. (Шрамы от них я руками трогала — считала в 1948 году).
А у нас документ: в убитых, умерших от ран не значится. Искали папу по всем инстанциям того времени. И вдруг известие маме: «Ваш муж находится в Суоярви. Разрешего посещение одного члена семьи». Под следствием. Опять 37 К. Папа строил БеломорБалт. Обмен военнопленными с Финляндией был. Оправдали, слава Богу. В 1948 году.
А мы, одни женщины и дети, работали. «Все для фронта, все для Победы». Вязали носки, рукавицы с тремя паьцами. Прятали в них записочки: «ВОИН — СПАСИ!».
А фронт уже в Тихвине. Идут поезда в тыл с раненными солдатами, эвакуированными из блокадного Ленинграда. Я видела изможденных, голодных людей-дистрофиков, слабых. Они выносили из вагонов-»телятников» (так называл народ грузовые вагоны, двуостные, переделанные для перевозки людей) мертвых детей и взрослых, складывали трупы в кювет. Люди все это выносили с таким мужеством — без слез и стонов! Санитарные бригады увозили и где-то хоронили трупы. Я знаю, где!
На крышах вагонов — красные кресты. А немцам было удовольствие ПОБОМБИТЬ — ПОВОЕВАТЬ с раненными, голодными людьми и с детьми!
Помню оскал летчика низко летящего самолета и пулеметчика, стрелявшего в нас — детей, несущих воду в ведрах из колонки станции Большой Двор домой. Мы с Тамаркой Калистратовой убежали в кусты. А немец, гад, продырявил ведра. Вода вытекла.
Армия отступала. Командный пункт был в Большом Дворе, а штаб армии — у нас в доме, в Синенке ( Сименке? ЛР). Это от передовой — 15-17 км. Для нас в доме оставались печка русская, чулан и чердак.
Лида работала официанткой в офицерской столовой. А Тоня, Катя и я — валили лес! Пилили дрова в лесу, топили баню для солдат. Собирали ягоды, грибы, травы всякие съедобные, делали веники для парной. Есть было нечего. Мама пекла хлеб из лебеды, очисток картофельных. Даже собаки просили милостыню у офицеров и солдат. И собакам есть нечего было.
При бомбежках Катерина просила маму: «Давайте съедим все, а то убъют — еда останется!».
Помню, привезли в баню сибиряков. Они после парилки — нырк в снег! Голиком! Счастливыми казались в этот момент!
А если летели немецкие бомбовозы к Ленинграду, мы прятали головы в снег, а попы — снаружи! Я видела как наши пулеметчики с полуторок пытались сбить сбить немецкие самолеты станковым пулеметом.
Передовая линия уже в деревне Астрачи. ЭТО ГОРЕ!
8 ноября ТИХВИН НАШИ СДАЛИ.
Единственная связь была, железная дорога: Тихвин-Волхов-Мга-Ленинград. А Тихвин теперь — У НЕМЦЕВ.
Наши войска дрались насмерть, чтобы освободить Тихвин, Волхов, Волховскую ГЭС. Бои за Тихвин были жестокими. Немцы хотели сомкнуть кольцо блокады Ленинграда на участке Тихвин-Волхов-Ладога. Слава Богу, не удалось! А немцы объявились даже в деревне Ефимовская — это дальше Большого Двора, на северо-восток. С ними наши войска разделались быстро. А Тихвин освободили 9 декабря 1941 года.
Помню: 4 утра. Много-много танков идут в сторону Тихвина: вытурили немцев и пошли далее, на Волхов-Ладогу. (Война шла на всей Европейской части СССР). Тихвин у немцев был один месяц.
Помню, радио — черная тарелка — ночью заговорила: «27 января 1944 года блокада Ленинграда ПРОРВАНА!».
Я уже большая, взрослая — мне 11 лет (почти!). Я училась в школе, ходили пешком 5 км. Были занятия по военному делу. Нас, детей, учили стрелять из винтовки, метать гранаты . И держать язык за зубами!
Была и радость: в феврале 1944 года лучших учеников отправили на елку в Ленинград, в ДПШ имени Жданова. Я получила этот подарок — поездку. Одеть и обуть нечего. Кто-то чего-то дал.
Помню вагон, везли ночью. Дали паек какой-то. Ах, какая вкусная лепешка ржаная была! Привезли нас ночью. Мы шли пешком по Невскому (тогда — проспект 25го Октября) ддо ДПШ. Снегу было — по уши! Я провалилась в люк заснеженный — ничего, воспитатели достали меня. И вот елка — красавица! Обращаются с вопросом: «Кто из Тихвина и района?». Мы встали. И взрослые люди, воспитатели, ленинградцы-блокадники нам, детям с передовой линии фронта, говорят «СПАСИБО!».
Такое не забыть! Слезы радости у всех!
Помню, пошли к Садовой улице. Толпы народу: по Садовой пошел ПЕРВЫЙ после снятия блокады трамвай. Номер 13. Мне почему-то именно «13» запомнился, не уверена.
Город разрушен.
1949 год. Учусбь я в Ленинграде. С трудом удалось получить паспорт. Из колхоза не отпускали. Помню анекдот: «Отгадай, чей скелет, если шерсть сдал, молоко сдал, мясо сдал, яйца сдал, масло сдал?» Ответ: «Колхозника!». Правильно!
А в техникуме стипешка — 140 рублей (это повышенная, у отличников!). А есть охота. Надо подрабатывать: чистить снег на Марсовом поле или разносить телеграммы. Или сортировать письма на Главпочтампте. И все равно — ходили в кино, театры, на танцы. Одеть нечего. Из мешка американского сшила сама юбку, а сзади — крупные буквы — USA! Успех был — потрясный!
С 1953 года начинается моя трудовая деятельность. Город восстанавливается. Пригороды — Павловск, Царское село, Пушкин, Ломоносов — немцы загадили. Где-то были конюшки, где-то мастерские. Ох, что же вы, фашисты, натворили! И молодые комсомольцы — а я активная! - каждые выходные шли на восстановление города и музеев. Даже разбили парк имени 10-летия комсомола, что на проспекте Обуховской обороны!
И самое приятное и неожиданное было в 1957 году, в праздник 250-летия Ленинграда, который город отмечал с опозданием в 4 года (вместо 1953 г). Я вместе с ленинградцами была награждена ПУБЛИЧНО медалью в память 250-летия Ленинграда. Мне 24 года. Для меня это и сегодня самая дорогая награда.
PS:
Во время войны я ребенком совершила два недостойных поступка:
1. В Новый год в Больше-Дворской школе(5 класс) Люська Кутузова меня обманула, сказав, что отличникам дают по два подарка, а я получила один. И я пошла за вторым.
Калугин Иван Павлович (директор) спросил меня, получила ли я подарок(пряник, две конфетки и карандаш). Я утвердительно ответила «Да!». И он мне ддал второй подарок. А войдя в класс, Люська отняла его у меня с криком «Обманули дурака на четыре кулака!». Я в растерянности.
2. А еще во время войны у нас в квартире квартировал уже стройполк. Начальник Лоскутов Василий Кузьмич. Прийдя домой из школы, я почувствовала запах сгущенки. Поискала, нашла открытую банку у Василия Кузьмича на шкафу. Подставила табуретку. И украла один глоток. Очень сладкого, вкусного молока. Глаза увидели лежащего на диване Василия Кузьмича. Он делает вид, что спит. Я в ужасе! А дома тихо, мама не ругала! Я его спросила, отчего же он маме не рассказал. На что я получила ответ. «Я виноват в том, что не поделился с голодными детьми». И меня простил.
После войны в Ленинграде я жила у них, мы были как родные. И их сын Рэм в войну жил у нас, и еще Славка Калинин, его друг. У них матери-врачи тоже воевали, как и отцы. К сожалению, Рэм и Славка погибли — они глушили рыбу в речке Мга. А у Люськи Кутузовой вся родня погибла — прямое попадание бомбы в землянку. Ее тоже уже нет в живых, она умерла позже.
А с Калугиным Иваном Павловичем я тоже объяснилась, попросила прощения. И он меня тоже простил.
Спасибо всем.
Благодарю за внимание, если это кто-то прочтет.
Елизавета Русакова. Сентябрь 2013 года. Мне уже 80 лет.
